Дмитрий Анатольевич, Вы, наконец, заговорили о том, что надо заботиться о старшем поколении. И в телепередаче «Три угла» 25/х тоже говорили, что к пенсионерам надо относиться уважительно, помогать им. Если это не пустая говорильня, помогите мне, 75-летней одинокой пенсионерке, инвалиду II группы.
   Я 30 лет прожила в Пицунде. В 1992 году в Абхазии началась война. У России в Абхазии свои интересы, поэтому она воевала на абхазской стороне, забыв о русских, живших в Абхазии. Нас просто бросили: делайте с ним, что хотите.
   Вначале заставили уехать моего мужа-грузина, вскоре он умер от инфаркта. Мы прожили с ним 36 лет, а я даже не могла похоронить его. Затем у меня отобрали участок, сказав, что это абхазская земля. А весной стали угрожать отрезать голову, если не уберусь из Абхазии. Я обратилась за защитой к председателю поссовета и к начальнику милиции. Они сказали мне, что они бессильны, что вся власть у военных. Как там убивали грузин и русских, я знала. Поэтому всё бросила и бежала. Вернулась в родной Оренбург и сразу стала болеть. Перенесла 4 операции, одну из них в онкологии. От миграционной службы получила маленькую, мрачную квартиру, комната 13,8 кв.м., как у Пичужкина камера. По болезни я не выхожу из дома. Моя среда обитания – старый, скрипучий диван, на котором я провожу круглые сутки. Я попросила утеплить мне лоджию, чтобы я могла там спать на кровати, как нормальный человек. Помощи я ни от кого не дождалась: мне говорят, что есть люди, которые живут хуже меня. Это некорректный и несправедливый разговор. Я не знаю, почему эти люди живут плохо. У меня всё было в Пицунде: заботливый муж, любимая работа, прекрасная двухкомнатная (на двоих) квартира с двумя лоджиями, имущество, нажитое трудом. Если бы не война, я уверена, что работала бы и сейчас: была здоровой, энергичной, трудолюбивой женщиной. Я работала в грузинской школе, у меня высшая категория, в 1985 году я давала открытый урок для НИИ педнаук Абхазии. О моей работе писали в местных газетах. Сразу всё потеряла.
   Путин недавно сказал: «Мы никому не дадим абхазцев в обиду». Почему никто не сказал: мы русских никому не дадим в обиду? Если бы тогда сказали, я жила бы дома, ухаживала за садом и не болела бы. Россия воевала за абхазцев, но почему меня, русскую, не защитила? А теперь одиночество, нужда и болезни. И никто не виновен? И мне не положена помощь, хотя бы как частичная компенсация за все потери?
   Я писала в разные инстанции, в том числе и Вам, и Путину, и в Госдуму, но мои письма возвращаются в Оренбург, здесь их спускают в самый низ, в районный отдел социального обслуживания населения. Во-первых, это нищая организация, и они могут мне дать только 500-1000 рублей; во-вторых, у меня к ним претензий нет: не они воевали против меня.
   Я сообщала свой пицундский адрес, чтобы могли проверить всё, только никто и не думал заниматься мной.
   Я на абхазцев не обижаюсь: им позволили всё. И второе, нас спасли соседи – абхазцы, когда к нам в квартиру рвались вооружённые российским оружием «борцы за свободу».
   Меня ограбили и на границе, вначале на абхазской, затем на российской, потребовав по 10 тысяч рублей.
   У меня в Пицунде остались деньги в сбербанке. Мне говорят, что я сама должна поехать за ними.
   Сколько можно грабить, а главное – за что? Я просила помочь мне издать сборник моих стихов – мне сказали, что я сама должна найти спонсора. Где же я найду его, сидя дома?
   И только одни упреки: я должна кого-то благодарить за то, что хоть такое жильё получила, должна благодарить за то, что мне выделили деньги на замену двери в лоджию, т.к. старая не закрывалась (строительный брак), за то, что меня обслуживает соцработник. Одни упрёки и никакой помощи.
   А я прошу: утеплите мне лоджию, чтобы я могла там спать и сидеть у окна, смотреть на улицу, где гуляют люди. Летом кое-как выхожу к подъезду, а зимой – камера-одиночка в 13,8 кв.м. За что?